Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты			Издание газеты "Православный Санкт-Петербург"
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

ЧЕЛОВЕК НА ВОЙНЕ

И когда в военкомате отцы-командиры, посмотрев его медицинский документ, зачислили Михаила Ивановича в санинструкторы, он был вне себя от радости, что ему не придется убивать, а потому он не нарушит Божию заповедь - НЕ УБИЙ. Но война есть война, и ему волей-неволей пришлось убивать, чтобы самому не быть убитым.

В начале лета Михаил Иванович со своей дивизией оказался на Орлово-Курском направлении. Был он сметливым и расторопным русским человеком, и поэтому перед каждым боем старший врач полка вызывал его к себе и вместе с ним прикидывал санитарные и безвозвратные потери живой силы, т.е. тех, которые еще пили, ели, писали домой письма, смеялись, курили, читали. Кто-то из них завтра, расчлененный взрывом, превратится в разбросанные грязные куски мяса, которые будет собирать в пятнистую плащ-палатку похоронная команда, кому-то оторвет ногу, кого-то хрипящего, с кровавой дырой в боку, понесут на носилках. И все это на казенном языке называется "санитарные потери".

Сражение летом 1943 года на Орловско-Курской дуге было сущим адом. Земля буквально кипела и вздымалась от разрывов снарядов и мин и бурно перепахивались гусеницами тысяч сшибающихся русских и немецких танков. И среди этой скрежещущей и взрывающейся стали в лавине огня металась слабая человеческая плоть, такая уязвимая, страстно желающая жить, но в этом дьявольском огненном котле предаваемая только смерти.

И так изо дня в день, то ведя бои, то маршируя в походном строю по грязным болотистым дорогам, оставляя лежать в земле погибших товарищей, дивизия, в которой служил Михаил Иванович, пройдя с боями Белоруссию, вошли в пределы Польши. В Польше также продолжались ожесточенные бои со стойкими солдатами вермахта, которые все еще были твердо верны присяге, генералам и своему "великому" фюреру. Это была одна из лучших армий мира, но все же сила силу ломит, и немецкая армия, бешено сопротивляясь, медленно откатывалась на запад. А Михаил Иванович, уже с широкой лычкой на погонах, в звании старшего сержанта, по-прежнему вызволял раненых с поля боя.

В один из тяжелейших дней жесточайших боев с противостоящей отборной дивизией СС "Галичина" наша контратака захлебнулась и наступило затишье. То здесь, то там кричали раненые, по полю, пригибаясь, побежали санитары. Михаил Иванович где по-пластунски, где перебежкой передвигался по полю боя. Миновав обширную воронку, он приметил ее для гнезда, куда можно будет стаскивать раненых. Он подползал то к одному, то к другому лежащему телу и быстро определял, кто жив, а кто мертв. Наскоро остановив кровотечение и перевязав, он стаскивал раненых в воронку и, сделав десять ходок, заполнил ее ранеными бойцами. Отдышавшись, весь в испарине, он открыл свою фельдшерскую сумку и, достав всякую медицинскую снасть, начал кого подбинтовывать, кому поправил жгут, кому сделал укол обезболивающего.

"Эй, дядя, смотри, эсэсовцы идут!" - хрипло прокричал один из раненых. "Кто может стрелять, ко мне", - скомандовал Михаил Иванович. Таковых нашлось только двое. Группа эсэсовских автоматчиков, пригнувшись, приближалась к воронке. "Ох, грех! Сейчас учиню смертоубийство, - лихорадочно думал он. - Вот ведь держался доселе, а теперь надо их отогнать, надо спасать своих". Сколько раз он видел расстрелянных в гнезде раненых вместе с санитаром. "Господи, прости меня окаянного", - прошептал он, прилаживая к плечу приклад автомата. Эсэсовцы успели уже подойти довольно близко. И он полоснул по ним длинной очередью. Некоторые упали, сраженные, остальные залегли. Началась перестрелка. Михаил Иванович метнул в сторону врага две лимонки. После взрывов немцы ответили тоже гранатой, которая точно упала в воронку. Граната была удобная для броска, с длинной деревянной рукояткой, она зловеще шипела. Санитар быстро швырнул ее назад. Граната, не долетев, взорвалась в воздухе.

"Гля, братцы, немцы отползают, вот уже побежали назад! - прокричал кто-то из раненных. - Вот и наш взвод на помощь бежит!"

Когда была возможность, Михаил Иванович уходил помолиться в небольшую рощицу. Он ставил на пенек медный складень Деисусного чина и горячо, со слезами, молился - и за живых, и за убиенных, и за наших, и за немцев. Как-то раз, направляясь в рощицу, в канаве у проселочной дороги он заприметил труп немецкого солдата. Это был совсем молодой паренек. Лицо его, уже чуть тронутое тлением, было искажено предсмертным страданием.

Михаил Иванович сходил за лопатой и стал копать могилу. Свалив труп в яму и бросив на него каску и винтовку, он засыпал тело, аккуратно подровнял могильный холмик, прочитал над ним краткую заупокойную литию и пошел прочь. Через полчаса, когда он на пеньке выпрямлял проволочные шины, необходимые для раненных в конечности, его вызвали к батальонному комиссару. "Богданов, мне доложили, что ты похоронил фрица". "Зачем ты его закопал, из санитарных соображений или из жалости?" "Из жалости". "Значит, ты пожалел врага?" "Значит, пожалел. Это уже не враг, это убиенный человек, и его надо предать земле, ведь он тоже Божие создание". "Ты что, верующий?" "Да, верующий!" "Так ведь Бога нет!" "Товарищ комиссар, что нам об этом говорить. Смерть витает над нами. Сейчас мы живы, а завтра нас тоже, может быть, уже закопают". "Ладно, Богданов, чтоб это было в последний раз. Солдат должен ненавидеть врага - и живого, и мертвого. Ты понял?!" "Так точно, понял". "Но все же ты должен понести наказание. За спасение от врага десяти раненых бойцов ты был представлен к ордену "Слава", но за твой недостойный поступок придется представление к ордену отменить".

Михаил Иванович шел, грустно размышляя: "Бог с ним, с орденом, зато доброе дело сделал, убитого похоронил". Около санитарной палатки рядком на бревне сидели и курили легкораненые. Перед ними с винтовкой за спиной стоял незнакомый мордастый солдат и о чем-то оживленно с ними разговаривал. Михаил Иванович подошел и прислушался. "Так вот она, - говорил мордастый, - Богородица, была простая баба. Ну, родила она Христа, выполнила свое предназначение и шабаш! А вот православные ее в Царицы Небесные зачислили". От этих слов и поношения Владычицы у Михаила Ивановича все закипело в груди. "Постой, что ты мелешь, дурак ты этакий?! Ты что - баптист?" - наскочил он на нечестивца. "Ну, хотя бы и баптист, а что такое?" "А вот, что такое!" Старый пожарник, размахнувшись, так вломил обидчику Богородицы, что тот, громыхая винтовкой, покатился по земле. "Ну что ты пристал?" - вытирая красные сопли, заскулил баптист. Михаил Иванович поднес к его носу кулак величиной с небольшую дыньку и прокричал: "Убирайся отсюда, если я тебя еще раз здесь увижу, то все кости переломаю! А вы, ребята, сидите, уши развесили и врага Христова слушаете. Нехорошо…"

В районе реки Вислы, продолжались тяжелые, изнурительные бои. Михаил Иванович до того замотался, что спасался только тем, что, когда было немного времени, садился где-нибудь в сторонке и творил Иисусову молитву. Если бы не эта молитва, то он, доведенный до предела ежедневным зрелищем страдающей человеческой плоти, изуродованной и умирающей юности, наверное, тронулся бы умом. Хотя сам он уже не выносил раненых с поля боя. Ему присвоили звание младшего лейтенанта, и он теперь имел под своей командой взвод санитаров. Его делом была сортировка и эвакуация раненых. Целый день, обходя шеренги лежащих на носилках бойцов, он занимался оценкой их состояния. В сумке у него имелся целый набор цветных карточек, которые он прикреплял к повязкам: красные - срочная хирургическая помощь, желтые - во вторую очередь, синие - в третью.

Его полк, неоднократно почти полностью терявший весь свой личный состав, постоянно пополнялся. Бывало и так, что от полка оставалось полковое знамя, командир полка и фельдшер Богданов. Видно, по его молитвам, Господь и Ангел Хранитель берегли его, так что он даже ни разу не был ранен. За тяжкий труд на поле боя, за спасение около сотни раненых он получил два ордена Славы, Красную звезду, орден Отечественной войны и медали. Как-то, предельно утомленный, он заснул в палатке. И вот во сне видит, как из урочища Волчий ляс, вблизи немецких позиций, выходит ветхий старец - схимник с посохом, с куколем на голове. Он тихо ступает по минному полю и, встав около пенька, говорит Михаилу Ивановичу: "Рабе Божий Михайло, прииди завтра сюда на сретение со мной, и я поведаю тебе, как спасти свою душу и сохранить жизнь". Михаил Иванович как бы ему отвечает: "Честный старче, как же я приду на сретение с тобой, если там - минное поле?" "Приходи, не бойся. Эти мины не про нас поставлены". "А кто ты, старче?!" "Когда придешь, скажу". "А вот, я тебя сейчас ожгу крестным знамением и посмотрю: от Бога ты пришел или от лукавого! - Михаил Иванович три раза крестит старика, тот не исчезает. - Значит, от Бога ты пришел. Ну и я тогда завтра приду в урочище Волчий ляс".

На следующий день в боях случилось затишье, и Михаил Иванович отправился на встречу. Вот начинается минное поле, а вдали полянка с пеньком, которую он видел во сне. Он три раза перекрестился и, откинув всякое сомнение, тихой стопой двинулся к пеньку. Ему не раз приходилось вытаскивать раненых с заминированных полей, и у него уже выработалось тонкое чутье, куда безопаснее ступить, он по каким-то ему одному ведомым признакам различал, где земля была тронута, а где нет.

"Вот искушение! - думал он. - И куда же я прусь? Или ноги мне оторвет, или в плен попаду. Неужели я спятил? А ну, как старик не придет. Нет же, раз старец сказал, я должен выполнить послушание". Он перестал сомневаться и стал громко творить Иисусову молитву. Так незаметно и благополучно подошел он к пеньку и сел. Из леса появился монах. Он был такой, каким являлся ему во сне. Лицо его скрывал низко опущенный куколь, облачение схимника волочилось краями по земле. Монах приближался, словно бы скользя по земле. Приблизившись, он осенил Михаила Ивановича крестным знамением и благословил его, после чего заговорил тихим гласом: "Я пригласил тебя сюда, на это опасное поле смерти, чтобы нашему сретению никто не помешал. Я знаю, что силы твои на исходе, что ты смертельно устал от войны, что тебе, православному, во сто крат тяжелее здесь быть, чем безбожникам… Знаю, что ты задумал недоброе, чтобы выйти из войны. Эти помыслы у тебя возникли от отчаяния и усталости. Не делай этого! Если сделаешь, то погибнешь сам и рассеется и погибнет твоя семья. Крепко молись и терпи, войне скоро конец. И ты невредимым вернешься домой и долгие годы будешь жить на белом свете, хваля Господа". "Скажи, кто ты?" "Я - игумен Сергий". "Живой или дух?" "Как видишь, живой". Монах скрылся в лесу.

Михаил Иванович в оцепенении сидел на пеньке. Двое снайперов с миноискателями на плече проходили по краю минного поля. Один остановился. "Слушай, Кузьма, кто-то из наших сидит на пеньке как раз посередке минного поля. Ну-ка, дай биноклю. Это же наш полковой фельдшер. Иваныч, куда ты вперся, старый мерин! Здесь минное поле! Как ты прошел? Ангелы тебя что ли перенесли?! Не вставай! Мы сейчас к тебе проход сделаем… Ну, здорово!.. С тебя банка спирта… Пойдем отселева. Ступай за мной шаг в шаг".

Старик, посмотрев с лукавинкой на своих спасителей, заголосил: - Ой, братцы, как же это меня не разорвало?! Какое-то помрачение нашло. Красивая полянка. Увидел, сердце зашлось. Поперся. Даже не подумал, что здесь минная заградзона. Но Бог сохранил". "Бог-то Бог, да и сам не будь плох. А сохранил тебя потому, что ты знаешь, как передвигаться по минному полю".

Слушая Михаила Ивановича, я спрашивал: "Да было ли это въяве, или, может, это призрак какой?" Он отвечал, что в то время дошел до крайности в психическом и физическом состоянии, и ему было безразлично, погибнет он на минном поле или нет. И еще, он не мог определенно сказать, что было вначале: встреча со старцем или сон. "Ну, а старец был?" "Был". "Настоящий или призрак?" "Настоящий. После я узнал, что в урочище был Православный скит. В Польше тоже есть русские православные люди, но я думаю, что ко мне выходил сам прп.Сергий Радонежский".

Когда еще только вошли в Польшу, Михаил Иванович вспомнил, что в Первую мировую войну в Галиции раненых приспособились вывозить с поля боя на двуколках. А вспомнил потому, что у одного хозяина-поляка увидел такую крепкую двуколку и договорился обменять ее на лошадь. Он оставил себе пегую мослатую кобылку. Она была смирная, крепкая, послушная, и хорошо ходила в двуколке. Дело у Михаила Ивановича пошло споро: он собирал раненых, грузил в двуколку и быстро увозил. Немецкие снайперы охотились за ним, но Господь его хранил: один раз пуля попала в медаль "За отвагу", прямо против сердца. Но пуля так и застряла в медали, вызвав лишь на груди багровый кровоподтек. А однажды вытащил с поля боя солдата, которому немецкая мина небольшого калибра, выпущенная из миномета, попала в плечевой сустав и, не разорвавшись, застряла там: спереди торчал стабилизатор, сзади головка. Сделав солдату обезболивающий укол, он прочитал молитву: "Жывый в помощи…" Перекрестился, перекрестил раненого и мину и с Иисусовой молитвой удалил взрыватель. За это его представили к ордену Отечественной войны II степени.

Однажды, проходя мимо артиллерийской батареи, он остановился и наблюдал, как пожилой артиллерист-наводчик отливает из олова ложки. "Ловко, брат у тебя получается, - похвалил его Михаил Иванович. - Сделай и мне такую". Наводчик поколдовал над своей снастью и вскоре подал Михаилу Ивановичу еще горячую ложку. "Знатная ложка, - сказал тот. - Дай Бог тебе дойти до Берлина и живым и невредимым вернуться до дома, до хаты".

И вот сейчас, хлебая этой ложкой щи или продовольствуясь горячей кашей, я всегда вспоминаю моего дорогого Михаила Ивановича, который учил меня доброте, наставлял в православной вере и любил рассказывать Жития святых или что-нибудь из Пролога. Он был из крестьян Нижегородской губернии и Жития святых рассказывал так: "И узнав о чудесах и исцелениях, которые творит Христос, прокаженный Эдесский царь Авгарь вызывает своего личного фотографа и приказывает ему: "Садись на самого быстрого ослятю, скачи в Иерусалим и сфотографируй батюшку Иисуса Христа, да быстрее, а не то голова с плеч".

Михаил Иванович участвовал со своей дивизией в штурме Берлина, он опять взялся выносить раненых из-под огня. Хотя он уже был старик, но силушки ему было не занимать. Был он силен и телом и духом, этот русский человек. После взятия Рейхстага, он расписался на его стенах: "Разумейте языцы и покаряйтеся, яко с нами Бог! Михаил Иванович Богданов из Ленинграда".

Старик уже успокоился на Серафимовском кладбище. Умирая, он плакал и говорил: "А помилует ли меня Господь? А ну, как не помилует?" После отпевания и погребения игумен Прокл сказал: "Вряд ли ему будет отказано в Царствии Небесном, напрасно он безпокоился перед кончиной". Помню, еще за месяц до исхода я просил Михаила Ивановича, Бог веси каким образом, дать мне знать оттуда, как и что там. Но он твердо сказал, что между "вами и нами" ТАМ стоит непреодолимая преграда, и передать сообщение с того света невозможно. Но, видно, для русского солдата нет непреодолимых преград, и как только закончили по Псалтири читать Сорокоуст, так явился он мне во сне, свежий видом и полный сил, почему-то в небесного цвета иерейском облачении, поправляя которое большой крестьянской рукой, сообщил, что повышен в звании, что на новом месте все как надо, приняли хорошо, и довольствие идет как положено, и уже успели побывать в гостях у Владычицы. Проснувшись утром, я вспомнил этот сон. Мне было приятно и радостно, что ТАМ так уважают старого солдата. Вечная тебе память, русский солдат, прошедший через огонь страшной войны. Вечная тебе память!