Главная   Редакция    Помочь газете
  Духовенство   Библиотечка   Контакты
 

Издание газеты
"Православный Санкт-Петербург"

 
  НАШИ ИЗДАНИЯ    «Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

        

К оглавлению номера

ТИХИЙ ВОЗ НА ГОРЕ БУДЕТ

Пилить дрова - это наказание. Но колоть дрова - это радость. Колоть дрова - награда судьбы, продление жизни и полезное лико-вание плоти. Да, устаешь, хнычет наутро спина, но какое же древ-нее, мужское дело - колка дров. Сколько удали в этом взметывании топора над головою, сколько силы в ударе. А расчет, а глазомер. Точ-ность удара. Опытному работнику много чего говорит еле заметная трещинка на поверхности тюльки. Ставишь ее как на плаху, осмат-риваешь со всех сторон. Где сучок, где извилина, все надо учесть, чтобы, ахнув, рассадить ее с одного, много с двух ударов надвое, а затем покрошить на поленья.

Вот привезли мне дров, свалили. И среди всех - сосновых, еловых, березовых, уже напиленных на чурбаки - выкатили и скинули такой чурбачище, такой пнище, что земля вздрогнула, когда это чудовище поселилось у меня на дворе.

С утра, по морозцу, звонко разлетаются березовые поленья, кряхтя, раздираются еловые, сосновые всяко сопротивляются, но все равно рассаживаются и поддаются. И вот я колол дрова, колол, а сам по-нимал, что все это у меня репетиции, все это у меня учения перед боем, перед сражением с этим чудовищем, с этим смоляным, пере-витым окаменевшими сухожилиями необхватным комлем. Достава-ло это дерево, наверное, до облаков, облетали его стороной самоле-ты, отдыхали на нем стаи перелетных птиц. Как его свалили, какой артелью, не знаю. Но мне предстояло порубить его на дрова и пре-вратить скрытую в нем энергию в тепло для жизни.

И вот наступил день, когда я вышел к этому, единственному оставшемуся пню в одной рубахе, вооруженный до зубов колу-ном, клиньями, топорами, и сказал:

- Ты понимаешь, что нам двоим не жить. Или ты - или я. Или ты умрешь - или я умру. - Потом я подумал, что надо с пнем по-хорошему, и сказал: - У меня на дрова больше денег нет.

Пень молчал. Так как за эти дни я всегда на него поглядывал и мысленно примерялся, то стал колуном легонько потюкивать от тре-щины к трещине. Но это пню было легче щекотки. Я будто по нако-вальне стучал. Ударил с размаху. Колун отскочил. Хорошо, не в лоб.

У меня были клинья - и дубовые, и два стальных. Я принес из сарая кувалду и вогнал ею клинья по намеченной линии. Но я как будто гвозди вбил, а не клинья. Стальные вошли целиком, дубовые расщелялись и погибли.

Так прошло полдня. Обедая, я все время помнил о пне, о его булыжниковом спокойствии. Полежал. В глазах стоял пень. Надо идти. Пень показался мне еще огромнее. Уже и компромиссы стали мне воображаться - ведь какой хороший можно устроить из него жур-нальный столик. Или на нем дрова колоть. Такой монолит, он меня переживет. Но нет, отогнал я капитулянтские настроения, этот монолит должен сдаться, иначе я перестану себя уважать.

- А тебя не перестану, - сказал я пню. - Ты должен погибнуть как боец. Но погибнуть. Иначе как мне жить? Ты чувствуешь, что ты делаешь меня первобытным охотником, я с тобой говорю, как с мед-ведем, которого надо убить для продления жизни племени. Пень мол-чал. У меня были топоры, которые я вогнал по новой намеченной линии. Пень и не крякнул. Я два раза ходил менять мокрые рубахи, пил чай и угрюмо чего-то жевал, восстанавливал силы. Солнце пошло на закат. Спал я плохо. Утром все начало повторяться. - И был мо-мент, когда бы я мог отступить, но вспомнил уроки детства. Я всегда был торопыгой, и мама всегда меня осаживала, говоря пословицу:

"Тихий воз на горе будет" - то есть надо все делать помаленьку-полегоньку. Вот я нацелился на выступ сбоку пня и отколол его. Потом другой, третий. Напряжение стиснутости пня ослабевало. Обошел один круг, другой. Уже гора скорченных, перекрученных смоляных полень-ев лежала вокруг, а пень все еще был громаден. Но уже, вогнав рядом с прежними еще клин, помассивнее, я достал первые клинья и с их помощью пробил новую линию, по нетронутому месту. Стал бить кувалдой, с наворотом, как мы выражались. И пень треснул. Вначале тихо, потом с утробными звуками раздирания древесной плоти. Я загонял в щель все новые клинья и топоры, все бил и бил, не заме-тил, когда и как порвал рубаху, но наконец пень раздвоился. И потом еще почти весь день я трудился над гигантскими половинами. Потом сложил разделанные в поленья останки пня и поразился величине поленницы.

Великая эта мудрость - помаленьку-полегоньку. С бока, с краеш-ка, по щепочке, по лучиночке. Топлю печь, смолой пахнет, и с какой же благодарностью я вспоминаю те дни, когда шла битва с пнем.

Так бы нам во всем - помаленьку, потихоньку. Куда торопить-ся, ведь не под гору катимся, в гору идем. Тихий воз на горе будет.