Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты			Издание газеты "Православный Санкт-Петербург"
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

МАРИЯ СЕРГЕЕВНА

Все поверили, что наступила зима, когда однажды утром го-род покрыл пушистый снег. Он шел тихо и празднично. Дети вытаскивали ладошки из варежек и ловили снежинки. Снег все шел и шел, будто небо так долго копило его запасы, именно такого, легкого узорного, копило до тех пор, пока не увидело, что земля готова его принять и сохранить.

Бездомная старуха, которая питалась, собирая пищу из помоек и мусорных баков, тоже когда-то была девочкой, и в ее жизни были такие радостные снега, но уже за такими занесенными снегом стеклами, что уже было и не разгля-деть и не вспомнить. Снег для старухи означал одно: окон-чательно пришла зима и как-то надо было пережить пять месяцев до следующего тепла. Все-таки главное в холода - ночлег - у старухи был. Ее пускал в кочегарку тоже уже пенсионер Николай. Когда-то она учила его детей. Он уз-нал ее на улице, сразу понял по ее виду ее состояние и привел в кочегарку. Кочегарка уже была не на мазуте, не на угле, на газе, там было чистенько, даже уютно, и ста-руха молилась Богу, чтобы Николай не заболел, не запил.

Кочегарка была в полуокраинном районе, а искать еду стару-ха уезжала в центр, в один из дворов, рядом с Госдумой. Там было много баков для мусора, много и таких, как старуха. Ее не гоняла другие бомжи, не трогала милиция. Может быть, оттого, что старуха молилась за всех.

Она не могла сказать о себе, что очень набожна. Но ведь и у любого из нас в минуту, внезапную или тревожную, вы-рывается невольный возглас: "Господи!" Вырывается из глу-бины сердечной. Что-то же есть в нас, помимо нашего разума, управляющее нами в беде. Старуха давно не была в цер-кви. Куда она пойдет, такая? С ней рядом и стоять-то, на-верное, стыдно. Наверное, и запах от нее нехороший. Вот чего больше всего боялась старуха, того, что ее будут сторо-ниться. Конечно, она как могла держала чистоту. Даже ухит-рилась стирать у Николая в кочегарке. В старом ведре, стара-ясь не касаться стенок. Сушила на горячих трубах. Но вот самой было вымыться негде. И для нее, бывшей необыкно-венной чистюлей в прошлой жизни, телесная нечистота была самым ужасным испытанием.

Из всего Писания старуха помнила и часто повторяла для своего утешения два места, это то, что и Спаситель не имел места, где голову приклонить. Он сказал, что и лисицы име-ют убежища, и птицы имеют гнезда, а его гонят отовсюду. Ученики сказали: "Тосподи, давай пошлем на это селение, где нас не приняли, огонь. Его сведет с небес пророк Илья". Но Христос ответил, что Он пришел не губить, а спасать. И еще она запомнила о нищих, что Господь их любит, что нищие ничего не имеют, но всем обладают. Чем всем, ста-руха не очень понимала. Да ей уже и ничего почти не надо было. Одежда и пища. А и того и другого в нынешних помой-ках было много. Например, хлеба она совсем не покупала, хлеба выбрасывали много, иногда целые батоны. Зная, что живые люди есть и на загородных свалках, куда везут тонны московских отходов, старуха радовалась за "свалочников", как их называли, в отличие от "помоечников", что и им будет, что поесть.

Одна ежедневная забота была у старухи: как к вечеру набрать Николаю на бутылку. Это было как пропуск на ночлег. Николай, конечно, никогда бы не потребовал такой платы, но старуха считала себя обязанной прине-сти к вечеру бутылку. Сама она капли в рот не брала, а у Николая насчет спиртного была целая теория. Водки он не пил, чтобы не одуреть и не лишиться места. Но постоянно пил красненькое. Теория была в том, что на юге тепло и солнце превращаются в виноградные кисти, из которых делают вино, а у нас тепла и солнца мало, значит, надо потреблять их в виде вина, куда солнце и тепло вошли в жидком ввде.

Сумма на бутылку была вроде не очень велика: Николай был не привередлив и пил любую бормотуху, но и малень-кую сумму надо было набрать. С этим старуха натерпелась. Даже при ее ангельском характере ей было трудно вынести побои и гонения от переходов в станциях метро, где про-мышляли просители покрепче. Даже и в деле прошения ми-лостыни была отлаженная система изымания части дохода. И куда более эффективная, чем налоговая полиция. Подхо-дили пара парней в черных куртках, с голыми головами, говорили: "Тетка, отстегивай. Нечего? Вали отсюда. В следу-ющий раз шею сломаем". Говорили так, что не верить было нельзя. Старуху не гнали только от молочного магазина, она стояла внутри при входе, прижавшись к стене и греясь теп-лом от калориферов. Намерзшись у баков, она прямо засы-пала от тепла. Подавали мало и редко, но и за то спасибо. Хотя никто не говорил, что шла бы, мол, работать. Иногда даже бывало, что иной мужчина, обычно подвыпивший, давал бумажку. Тогда старуха сразу переставала стоять и от-правлялась на свой любимый трамвай, шестой номер. Поче-му? Потому что до него надо было очень долго ехать в мет-ро, значит, время шло, и потом этот район, был совсем на другой стороне Москвы от ее бывшего жительства. То есть встретить знакомых было маловероятно.

Трамвай шел по зеленым, а зимой по белым местам, прохо-дил остановки с дивными названиями "Западный мост", "Вос-точный мост", потом разворот - и обратный долгий путь на "сход-ненскую". У церкви Всех святых старуха иногда выходила, но ни-когда не просила, ей самой хотелось подавать милостыню у церк-ви. Но и в церковь не заходила, стеснялась.

Супруги Кожемякины жили именно около тех мусорных баков, которые кормили старуху. От того, что супруга Лора много смотрела телевизор, она была прочно зомбирована и говорила по поводу всех происходящих событий слова, которые казались ей своими. А на са-мом деле были внушены каким-нибудь Поцнером. А муж Сергей Ни-колаевич, телевизор не смотрел, поэтому мыслил самостоятельно.

Они стояли у окна и смотрели на то, как у мусорных баков шевелятся люди.

- Довели демократы страну, - говорил супруг. - Вот тебе знаковые фигуры демократии.

- Это коммуняки нам ее такой оставили, - отвечала супруга. - Они работать не хотят. Развращены свободой. Вон какие еще все здоровые. Взяли бы в руки по метле, Москва бы сразу стала чище. А Лужкову бы надо подсказать этот резерв.

- Какие они в силе! Ты посмотри на ту старуху, ветром шатает.

- Небось, допилась, - отвечала супруга. - Конечно, такие, элементы тоже члены общества. Многие в прошлом труженики, хотя в основном это деклассированные элементы

-- Как большевик выражаешься: деклассированные.

- Не лови на слове. Элементы. Государство обязано создать целую сеть социальной защищенности от подобного явления. Собирать, вывозить, лечить. Они, конечно, все обовшивели, все в заразе, они опасны как источник туберкулеза.

- С которым покончили, было, коммунисты, - вставлял супруг. В общем, они никогда ни до чего не договаривались и расхо-дились по своим комнатам: она к телевизору, он к книгам.

Старуха у мусорных баков мучительно напоминала ему его бабушку. Она так же, он помнил, тихонько и незаметно двигалась, была такая же худенькая, так же низко, по самые брови, повязывала платок, так же смотрела вниз, так же стеснялась внимания. Когда у них с супругой родились подряд два ребенка, старуха их вынянчила, а потом незамет-но уехала. А потом из деревни сообщили, что умерла, что уже похоро-нили, а перед смертью, передали, просила никому не сообщать, что умирает, чтоб никого не беспокоить. Даже и такая у него мысль была, а уж не есть ли эта бомжиха его бабушка? Он все пытался, проходя мимо, заглянуть старухе в лицо, но та всегда отворачивалась.

У Николая в кочегарке появилась новая теория. Он всегда за-бывал как зовут старуху, бывшую учительницу его детей, но никогда не переходил на ты.

- Вы мне помогите оформить мою мысль, - просил он, выпив красненького и поглядев на просвет на остаток. - Мысль такая, что надо собак и кошек называть американскими именами. Гор и Буш - это же готовые клички. Или Мадлен - это же для красивой лохматой суки, а Олбрайт - это кобель. Это же предложение мое - оно же - целое открытие. Никсон - доберман, да? Или не походит? Ну, Клин-тон - это бультерьер. Вы согласны?

Старуха робко говорила, что нехорошо называть даже и собак человеческими именами.

- Кабы это были имена, - возражал Николай, это клички. Клику-хи, вроде уголовных. Я как узнал, что у американцев отчества нет, думаю, ну это разве люди? Как это - без отчества? Ничего себе, нация называется. А претензий, а разговоров. Наши Горбачев и Ельцин были до того рады, что они Боб и Майкл, то есть от отцов отказались.

- Ах, Николай, не будем судить.

- А я бы лично хотел судить, - сурово заявил Николай, взбалтывая бутылку и глядя сквозь нее на показания приборов. - Лично. И лично руководить расстрелом.

- Бог с вами, Николай, - пугалась старуха.

- Я так думаю очень далеко не один, - говорил Николай. - Мнение народа - это голос Божий, я так слыхал.

Новогодняя ночь в кочегарке прошла быстро. Старуха даже не ощутила момента полуночи, так как ни радио, ни телеви-дения у Николая не водилось. По случаю перехода в Новый год Николай принял больше, против привычного, количе-ство южного солнца. Старуха и тут ничего не употребила и только радовалась теплу и сухости кочегарки. Намерзлась за день. Хотя, надо сказать, подавали в канун Нового года хоро-шо. Николай философствовал:

- Ежели бы все подлецы передохли к утру, это был бы праз-дник. Атак - праздник вполовину. Ну ничего, подождем. Мы их, подлецов, измором возьмем, мы их перетерпим.

Николай успешно терпел всю ночь, а старуха хорошо выспа-лась. День наступил солнечный и не очень морозный. Но у старухи были крепкие зимние сапоги, кем-то вынесенные к бакам, теп-лое пальто, тоже кем-то выброшенное, а может, из жалости буд-то бы специально ей подаренное, так что старуха не мерзла. Около баков было пусто, но баки были полнехоньки отходами, отброса-ми или, лучше сказать, приношениями с праздничных столов. Сильно пахло мандаринами. Старуха набрала всего, даже отдель-ный пакетик заполнила для собак, которые паслись около коче-гарки и всегда ее ждали.

Началась последняя неделя перед Рождеством Христовым.

Сергей Николаевич решился заговорить со старухой. Увидев ее в окно, он вышел, прихватив пакет с мусором. Старуха, заме-тив его, пошла как-то боком в сторону. Швырнув в бак звякнув-ший пакет, Кожемякин догнал старуху и сказал:

- Здравствуйте.

Старуха оглянулась, ища того, с кем поздоровался мужчина.

- Нет, это я вам, вам, - сказал Кожемякин. - Не серди-тесь, вы можете принять немножко денег? Новый год все-таки. Старуха просто и спокойно сказала:

- Приму.

- Может быть, вам вынести еды?

- Нет, нет, спасибо, я ни в чем не нуждаюсь. За деньги спа-сибо. Это у меня своеобразный взнос за ночлег.

Сергей Николаевич вспомнил про третью комнату в их квар-тире на двоих. Мысль мелькнула и погасла - приютить старуху. Разве это возможно с его супругой? Они помолчали.

- Все-таки, может быть, я чем-то могу помочь? И тут, краснея и запинаясь, старуха выговорила то, о чем все время думала:

- Вот если бы, если бы вот, если бы можно, я бы всего за десять минут, так-то у меня все чистое, вот бы самой, самой бы помыться, - почти прошептала она, и даже слезы выступили.

- Конечно, конечно, - торопливо сказал Сергей Николае-вич, соображая, что супруга не должна прийти в это время. - Конечно. Поднимемся. Третий этаж. Лифт работает. Да даже и без лифта. Идемте.

Старуха покорно отдала ему свою большую сумку. Они пошли. В подъезде им никто не встретился. Лифт работал. В квартире Сер-гей Николаевич суетливо побежал в ванную, включил горячую воду. Мерзкая мысль, что у старухи может быть какая-либо зара-за, никак не отступала.

Не снимая пальто, старуха стояла в прихожей. Только разулась. От домашних тапочек отказалась, была в шерстяных носках.

- Пожалуйста, - сказал Сергей Николаевич. - Полотенце, мыло, шампунь, все берите. Не стесняйтесь. Давайте пальто.

- Ой, может, я уйду? - еще раз стала извиняться старуха. Но саму прямо-таки тянуло на шум воды, в сверкающую зеркалами ванную.

- Давайте, давайте, - подторопил Николай. И старуха решилась. Отдала пальто, перешагнула порог ванной. Дверь закрылась за ней сама. Обилие флаконов, бутылочек, тюби-ков, тяжелые махровые халаты, висящие на бронзовых крючках, прозрачная, сияющая занавесь, электрические зайчики на узор-ных плитках стены и потолка из рифленого белого металла - все было таким сказочным.

Старуха стала мыться. Только никакого шампуня не взяла, боясь, что выльет на себя что-то не то. Взяла кусок мыла, старалась его поменьше расходовать. Полотенцем не осмели-лась вытереться, вытерлась своей рубашкой. Стала мыть ван-ную. Сергей Николаевич услышал звуки, ею производимые, и громко сказал:

- Не надо мыть, не надо, что вы, я сам.

Но старуха все-таки все прибрала чисто-начисто, оглядела все придирчиво и тогда только вышла. Она даже в зеркало не погля-делась: боялась, что морщины после мытья обозначатся еще силь-нее. Взялась сразу за пальто.

- Бога буду за вас молить, как ваше имя?

- Сергей. Сергей Николаевич. А вас как по имени-отчеству?

- Да я-то, уж я-то что. Я Мария Сергеевна.

- Не обувайтесь, сразу на улицу после ванны нельзя. Нет, не отпущу. Идемте на кухню. Я чай приготовил.

Старуха присела на краешек кухонного углом дивана. Из всех сластей взяла только карамельку, с нею выпила чашку встала:

- Можно я посмотрю в окно? - Она подошла к окну, увиде-ла сверху мусорные баки, у которых кормилась.

- Пойду. Спасибо, Сергей Николаевич. Вы не подумайте чего на моих детей, я от них сама попросилась в дом преста-релых. И оттуда сама ушла. Меня оформили, я сдала все: и паспорт и пенсионное. Велели идти в столовую, а там пода-вальщица шваркнула мне в грязную тарелку жидкой каши, прямо брызги полетели. Я говорю: "Хотя бы вы чистую мне дали тарелку, давайте я сама помою". А она, она, ну, мо-жет, я сама виновата, могла бы и потерпеть, она прямо не-хорошими словами, матом прямо: "Подыхать пришла, ну и подыхай. И с чистой будешь жрать - сдохнешь, и с грязной - сдохнешь". Я даже повторять не могу. Говорит: "Вы все тут - тюремщики с пожизненным сроком и не...", - стару-ха потупилась: - Не выламывайтесь, говорит. Вот. И я тогда же и ушла. Не задержали, потому что сказала, что навещала сестру.

- Давайте, я туда съезжу, - вызвался Сергей Николаевич.

- Нет, нет. Ни за что. Мне хорошо, не волнуйтесь. Я и нагляде-лась всего и в газетах читаю. Очень много газет выбрасывают, я на них даже сплю, в основном "Московский Комсомолец", всякие коммерческие, иностранные, журналов полно, там все время про убийства Ну все-все, я пойду. Я теперь обязательно в церковь пой-ду на Рождество и там за вас свечку поставлю. И за супругу, как ее святое имя?

- Лариса, - Сергей Николаевич решил про себя ничего Ла-рисе не говорить. - А можно вам хотя бы одеяло подарить?

- Все есть, - с усилием сказала старуха. - Все. Мне уже ничего не надо. Вот главное вы мне помогли, я прямо как родилась, ожила, легко как, радостно прямо. А то в баню же не по-пасть. И не то что дорого, я бы за неделю на билет собрала, но там все бани поделены между своими. И таких, как мы, никто не пустит. Но вы не думайте, я не заразная. Я слежу очень, я такая чистюля была, я и сейчас все стираю.

Ушла старуха. Прошла мимо мусорных баков, поглядела на них, оглянулась. Увидела или нет, что Сергей Николае-вич смотрит на нее из своего окна? Он смотрел. Сердце его сжималось от жалости к старухе и от радости, что хоть чем-то он послужил ей. И в последующие дни он надеялся встре-тить ее, пригласить, напоить чаем. Но она больше не при-ходила.

Но теперь он уже всегда вспоминал ее, и особенно вспо-минал, когда шел снег. Новогодний, легкий, кружевной снег, снежинки которого дети ловили своими маленькими ладош-ками.